Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

Большинство отправлявшихся Екатерине из Москвы выписок из источников выполнены почерком Чеботарева, однако лишь некоторые содержат указание на дату своего создания. Около 1788 года он составил для императрицы список, в котором указал, какими «рукописными летописцами» он воспользовался для выписок по истории с 1224 года. Вплоть до последних лет жизни Екатерины II Чеботарев подыскивал ей древнерусские летописи, за что получал хорошее вознаграждение[687].

Несмотря на отсутствие подробных сведений о подготовительных работах Барсова и Чеботарева и об участии в них Штриттера, главнейшие знатоки рукописных документов XVIII века согласны в том, что Екатерина не просто переписывала имевшиеся у нее летописи и подготовленные для нее извлечения из источников, а перерабатывала их в самостоятельное повествование, отбирая материал, расставляя свои собственные акценты и по-своему их интерпретируя. В результате она, по оценке историка литературы Галины Николаевны Моисеевой, создала «для своего времени достаточно хороший свод известий по русской истории от древнейшей поры до 1276 г.»[688]. Использовав не опубликованные при жизни бумаги из ее архива, издатель сочинений императрицы Александр Николаевич Пыпин смог даже продолжить историческое повествование до 1393 года[689].

Дилетантка в том значении, какое придавало этому слову Просвещение, Екатерина ни в коем случае не была таковой, если воспользоваться словоупотреблением XXI столетия. Всему, что ей было интересно, она находила достаточно времени. Как автор она сосредотачивалась на своих целях, использовала все возможности для получения информации и писала быстро. Осведомляя Гримма о продвижении своих исследований и писательской работы, она стремилась, прежде всего, вызвать его восхищение. Однако эти письма постоянно служили ей и отчетами перед самой собой. В первом сообщении знаменитому «страстотерпцу» от 3 марта 1783 года о своем плане написать «историю, поделенную на пять эпох и начинающуюся с 480 года» она повторила свою главную задачу: проследить последние 1300 лет русской истории. Однако в то же время она была довольна и промежуточным результатом, с удовлетворением отметив, что дошла уже до 988 года – года крещения Руси[690]. 9 марта, все еще занимаясь Владимиром Святым, она с гордостью сообщала о резонансе, вызванном при дворе уже завершенными частями ее труда, предназначенного для преподавания истории ее внукам. На тот момент все ее читатели, среди которых были князь Григорий Александрович Потемкин, княгиня Екатерина Романовна Дашкова и Александр Александрович Безбородко, сошлись во мнении: «…это произведение, выдающееся в своем жанре»[691]. Уже два месяца спустя во втором номере Собеседника любителей русского слова начали публиковаться Записки касательно Российской истории. Редактором журнала была княгиня Дашкова – новый директор Академии, утверждавшая впоследствии в своих мемуарах: «…некоторые страницы [Собеседника. – К.Ш.] принадлежали Ее Величеству, а некоторые – мне»[692]. В письмах Гримму Екатерина объясняла, почему особенно необходимо публиковать фрагменты в ежемесячном журнале: таким образом история достигает каждого. Она могла бы и не отрицать, что имеет успех[693]. Одновременно, начиная с апреля 1783 года, она сообщала Гримму о том, как продвигается работа над переводом ее труда, заказанным для издательства Николаи[694]. Последний же выполнял еще одно пожелание императрицы, составляя для нее список «всех» вышедших в свет книг по всеобщей истории на французском и немецком языках[695].

В том же 1783 году, в котором смерть Никиты Ивановича Панина, а затем и Григория Григорьевича Орлова заставила императрицу оглянуться на первые дни своего царствования и задуматься о бренности всего земного[696], – в Петербурге 7 сентября скончался Леонард Эйлер, а в Москве 11 октября – Герхард Фридрих Миллер – последние великие ученые из числа тех, кто трудился в Академии в эпоху ее основания[697]. Подобрать одного достойного преемника Миллеру не смогли, поэтому его обязанности были поделены. Во-первых, руководство Московским архивом Коллегии иностранных дел перешло к Бантыш-Каменскому, делившему этот пост с Мартыном Никифоровичем Соколовским и Штриттером вплоть до 1800 года, когда Бантыш-Каменский был утвержден единственным управляющим архивом[698].

Во-вторых, 4 декабря 1783 года Екатерина подписала указ о назначении собрания для составления «записки о древней истории, наипаче же касающейся до России», которое возглавил Андрей Петрович Шувалов[699]. В выборе графа Шувалова главой комиссии решающее значение имело его деятельное участие в работе над Антидотом, а вовсе не его должность директора государственного Ассигнационного банка. Вообще, запланированная комиссия, представлявшая собой, по словам Ключевского, «переходную форму от правительственного учреждения к частному обществу», была примечательным явлением[700]. В инструкции «историческому собранию» императрица ограничила его численность десятью членами, подходящие кандидатуры которых граф Шувалов должен был найти и представить на утверждение. Сам по себе такой способ подбора специалистов для научной комиссии может привести к ошибочному выводу о том, что членство в ней было всего лишь почетным. Однако одно из условий этого выбора – необремененность трех или четырех человек из десяти другими должностями или служебными обязанностями, способными отвлечь их от трудов в собрании, – заставляет иначе взглянуть на истинное назначение этой комиссии. Ведь единственной задачей этого весьма странного варианта общества «как государственного установления» (определение Дитриха Гайера) был подбор выдержек из древнерусских летописей и иностранных источников, который происходил в соответствии с установленным его начальствующим разделением обязанностей. Собранию ни в малейшей степени не разрешалось работать по своему усмотрению: выписки должны были начинаться VIII веком и, продолжаясь по столетиям в обратном порядке, дойти до древнейших времен, «куда только писатели их руководствовать могут». Каждая выписка должна была охватывать пятилетний период, а пять таких выдержек подлежали немедленной публикации отдельной «тетрадью». И весь этот труд предназначался для исторического просвещения юношества «при их воспитании»[701].